Городские эпистолы

                                                       Городские эпистолы

          Говорят, что телефон убил эпистолярный жанр. Телефон, телекс, факс, Бодо, сотовый телефон, Интернет. И хотя последний подарил нам e-mail и Skype, но вряд ли их можно отнести к среде, рождающей образцы изящной словесности. «Я к Вам пишу - чего же боле? Что я могу еще сказать? Теперь я знаю, в Вашей воле меня презреньем наказать».

          А Город с его рекламами, вывесками, сложными шифрограммами граффити, плакатами и афишами, электронными табло изгнал приватность и адресность, характерные для письма как средства общения между двумя высокими договаривающимися (или не договаривающимися) сторонами. Ничего личного. И все же…

          Иду последним еще летним, но уже холодным и по-осеннему прозрачным утром по 3-ей Парковой. И вдруг на тротуаре, перед кустами, отделяющими его от обычной измайловской пятиэтажки, лиловые буквы: «Настя, вы замечательная. Пишу я той, в чьей памяти хочу остаться». Я остановился, читаю еще раз неровные буквы, сбегающие к обочине, и ловлю себя на том, что глупо улыбаюсь. Или просто улыбаюсь. Это как неожиданный подарок. Вспоминаю сразу же о двух аналогичных случаях, достаточно давних, правда.

          Когда-то на Мироновской улице затеяли рядом с действующими строительство олимпийского бассейна. Возвели каркас, а потом стройка стала. Строило тогда такие объекты государство, а тут оно начало давать крен, экипаж перестал понимать команды, флаг пополз по грот-мачте вниз, до бассейна ли тут. Однажды, придя на очередной сеанс плавания по соседству, я вдруг обратил внимание на белые буквы, взбегавшие вверх по уже поржавевшим опорам. «Я Вас любил, любовь еще, быть может, в душе моей угасла не совсем; но пусть она Вас больше не тревожит» - похоже, мелом было написано с разрывами на двутавровых железных балках. Я видел это послание, наверняка это было именно послание, а не цитата из любимого поэта, время от времени еще года два. Буквы были все менее яркие, но различимые. А потом перестал туда ходить, давно не был. Бассейн, не знаю, достроили ли.

          А третий случай предстал передо мной в тоннеле на Садовом, около площади Восстания. Ранней ранью я добирался на такси домой, и вдруг таксист резко затормозил в тоннеле, благо машин позади, да и впереди практически не было. Я водителя спрашиваю: «Что случилось?». «Ты посмотри направо». Справа, высоко – с асфальта не достать даже Малесенькому – белой масляной краской, довольно ровно и крупно: «Берегись любви моей. Таня». Господи, кто ж это достал до такой верхотуры? «А наверняка водитель или кондуктор троллейбуса». Тогда, как и сейчас, ходили по Садовому кольцу «Б» и «10-ый», но еще с кондукторами, а не с турникетами. Я, кому пришлось, рассказал об этой Кармен Мосгортранса. А через неделю проезжал там снова и увидел на стене заплатку замазанной серым надписи, в которой проглядывалось белым «…люб…Таня».

          А еще видел несколько лет тому назад у соседнего дома на ярком голубом фоне яхту с алым парусом – признание современного Грея Ассоль с шестого этажа из второго подъезда. Мне обещали показать эту девочку, да не пришлось.

          А сейчас на улицах и площадях Города вязь голубиных стай и эпиграфика осенних цветов, высаженных на газонах. Только кто ж их умеет читать. А на чистых досках асфальтов европейских городов, где пришлось мне бывать, такого я не видел. Политика – да, «Каталония – не Испания», «Голосуйте за…», черные серп и молот на прибрежных скалах в Тоссе. А личного нигде не встречал. Может Вы видели где-нибудь в Ваших поездках?

          «А Вы ноктюрн сыграть смогли бы…».